Не родная кровь [СИ] - Сергей Лобанов

Многим казалось, военные далеки от гражданского противостояния, их задача — обеспечение безопасности страны. Как наивны были эти многие в своих рассуждениях и взглядах! Они не понимали — армия политикам нужна для удовлетворения собственных амбиций с помощью её штыков. О каких- то там гражданах и о безопасности страны никто из политиков по-настоящему думать не хотел. При этом все они в первую очередь на словах весьма пеклись о народе, его чаяниях и бедах.

Главная задача, стоящая перед вновь созданным отделом — убедить гражданских, что правда на стороне федеральных сил, а вовсе не у оппозиции и примкнувших к ней мятежников. Последним же предлагали одуматься, вспомнить о семьях, о присяге и сложить оружие.

Но мятежники, вошедшие в город и вставшие на его подступах грозной и боеспособной силой, имели свои подобные отделы и вели свою агитационную работу.

За ширмой информационного противостояния обе стороны готовились к активным боевым действиям.

Исход Фёдора и его банды из профилактория прошёл незаметно и быстро. Каждый был убеждён, что теперь, когда в город ввели войска, беспредел и безнаказанность начнут безжалостно пресекать. Любой в банде понимал: сейчас люди, вновь почувствовавшие хоть какую-то уверенность и защиту, вполне могут заявить на них. Это наверняка сделают изгнанные родственники убитых. Если раньше они молчали, опасаясь непременной мести за длинный язык, — и не напрасно: в городе каждый божий день кого-то убивали и калечили! — то теперь наверняка воспользуются возможностью отомстить хотя бы таким образом.

Вся их банда, наживлённая грубыми стёжками, держалась на плаву только благодаря повсеместному бардаку. В другое время её прихлопнули бы в два счёта.

Возвращение Трошина с семьёй в свою квартиру было нерадостным.

Жена и дочь, не лезшие в дела главы семейства, уже начали привыкать к новой жизни, пусть и не безоблачной, но вполне комфортной, и вот на тебе… Ни электричества, ни горячей воды. И продуктов, что поделили между всеми перед уходом, кот наплакал.

Фёдор был мрачен и думал о том, что придётся теперь получать та лоны на товары первой необходимости, а не у барыг покупать нужное втридорога на чужие деньги. Придётся становиться как все в очередь за хлебом, в очередь за мылом, в очередь за солью…

Об этом же, но по-своему начала разговор и его жена Светлана, пока раскладывала вещи и протирала пыль.

— Ну что, Фёдор, кончилось твоё бандитство? Начнёшь теперь жить, как прежде, как все нормальные люди живут? Или ещё чего выдумаешь на свою и наши головы? Просто чудо, что ты до сих пор не угодил за решётку…

Тон её был саркастичен, но в меру, так как знала Светлана, муж скор на расправу. Хоть и не бил её никогда — Боже упаси, но чувствовала женщина, лучше не выводить супруга. В гневе может натворить дел. До переезда в профилакторий она и не предполагала, что Фёдор способен на запредельное. Но, как выяснилось, плохо знала она благоверного своего. Оказывается, он тот ещё… Робин Гуд.

— Сплюнь, — недовольно проворчал Троши н.

Светлана послушно изобразила нужную процедуру и трижды постучала костяшками пальцев по столешнице.

— Надо выяснять, как талоны получить, где отоваривать их, — сказала она.

— Вот и выясняй. Мне что ли ходить, в очередях стоять.

— Ну да, ты ж у нас гордый.

— Слушай, что ты завелась, а?! — не выдержал Фёдор, всё же стараясь не распаляться.

Он сидел напротив жены за пустым кухонным столом, положив руки на столешницу, нервно выбивая пальцами дробь.

— Не будь я таким гордым, как ты говоришь, то так и сидели бы здесь, а не в профилактории. Ну, а что вернулись опять… так ведь против танка не попрёшь.

— Лучше бы вообще не ездили туда, — возразила Светлана.

— Плохо тебе жилось там?

— А тебе как жилось, муж мой? — почти обвинительным тоном спросила женщина. — Как тебе жилось с чужой кровью на руках?

— Нормально… — нехотя процедил Трошин.

Светлана с застывшей язвительной улыбкой понимающе покивала.

— Что это ты мне лишь сейчас предъявлять начала? Что там молчала? Хорошо, наверное, было, вот и помалкивала, да?

— Не молчала я, — решительно парировала Светлана. — Не делай вид, что не помнишь. Да только ты ведь всё равно не слушал меня. Вот и жила на птичьих правах. А здесь я дома.

— И что это меняет? — Фёдор исподлобья посмотрел на жену.

— Для меня — всё. Это моя квартира.

— Ах, вот ты о чём! — растягивая слова, усмехнулся Трошин. — Ладно. Я понял. Сейчас прямо и съеду.

Женщина растерянно посмотрела на супруга.

— Вообще-то я не об этом, — примирительно произнесла она.

— А я об этом, — упрямо ответил Фёдор. — Не хватало, чтоб меня ещё за приживаль щика держали!

Из комнаты в слезах пришла десятилетняя Алёна, прижалась к матери.

— Что вы опять ругаетесь? — прохныкала она.

Фёдор досадливо встал со стула и направился по коридору к выходу.

— Ты что, в самом деле уходишь? — упавшим голосом спросила Светлана.

— Я тебе сказал, не хватало мне ещё в приживальщиках быть, — сдерживая гнев, ответил Трошин.

— Прости меня, пожалуйста, — дрогнувшим голосом произнесла женщина, идя следом за ним.

— Бог простит, — процедил Трошин, закрывая за собой дверь.

Он быстро спустился по лестничному маршу и вышел на улицу, где прямо у подъезда стояла отобранная им у прежнего хозяина машина, сел в салон и откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза.

«Вот и всё, — подумал Фёдор, пребывая в раздвоенном состоянии. Его уход стал, с одной стороны, спонтанным, а с другой он уже давно был готов к нему, но всё равно как-то неожиданно это случилось. — Вот и всё. Куда теперь? Денег почти нет, не хватит ни на что по нынешним временам. Бензина полбака, на какие шиши потом покупать, не представляю, да и нет его почти нигде, только по блату достать можно. А какой у меня при нынешнем положении блат? Машина чужая, владелец кормит червей. «Крыша» без подпитки протекла. Теперь эти же полицаи по заявлению любого терпилы упакуют меня по полной программе. Да ещё и грохнут в камере, чтобы я на них не показал. Короче, тачку надо бросать и уже конкретно ложиться на дно. Вот только где? Пока вижу один вариант — Олег. Отморозок он, конечно, молодой и борзый. При других обстоятельствах не стал бы к нему обращаться, не по статусу, так сказать. Получается, я от него завишу. Н-да… Кстати, его самого могут начать искать… Что же делать? Может, вернуться? Нет, не вернусь. Здесь меня, если что, будут искать в первую очередь. Да и давно уже назревало, а Светка всегда на уме держа ла эти мыслишки: моя квартира… Ладно бы сама купила, а то ведь от матери досталась. Будто я не содержал семью все эти годы».

Трошин тяжело вздохнул и завёл машину.

Он решил отъехать подальше от дома и там оставить её. А ещё лучше сжечь, чтобы свои следы уничтожить. Да, пожалуй, сжечь. Это самое лучшее. В случае чего, не знаю, не был, не моё…

Ещё он думал о том, что сжечь надо было сразу при уходе из профилактория. Но не заставлять же своих пешком до дома идти и вещи на себе тащить.

«Свои… Какие они свои, — горько думал Фёдор, — когда за приживальщика держат. Алёнка-то ладно, ребёнок ещё, с неё спросу нет, а Светка — стерва. Пусть теперь одна поживёт, пусть почувствует, каково это, без мужика, даже и приживальщика, как она считает. Хотя, она этого не говорила, но ведь думала так или примерно так. Думала, раз с языка сорвалось — моя квартира…»

Фёдор медленно ехал по улице, высмат ривая место, где бы запалить машину, чтобы не привлекать излишнего внимания. Хоть и не видно никого, но могут сбежаться поглазеть. Народ — он такой, ему хлеба и зрелищ подавай. Быдло, а не люди. Оттого и живут так по-скотски, оттого и бардак весь этот…

Ромка и Ксения вернулись к обеду.

Иван и Наталья сидели на кухне, когда щёлкнул замок входной двери.

— Это Ксенька, — улыбнулась женщина. — У неё же ключи есть, забыла совсем! Как же я вчера опростоволосилась, когда, не подумав, дверь открыла!

Девушка впорхнула на кухню.

— Мама, мы пришли! Ой… а… извините…

— Здравствуй, Ксения, — произнёс Иван, поднимаясь со стула и делая шаг навстречу девушке, удивляясь похожести на мать в пору её молодости. — Давай знакомиться. Я усыновитель Романа. Зовут меня Иван Петрович…

— Я вас видела как-то летом, мы с ма мой по улице шли, — странным тоном произнесла девушка.

Роман встал за спиной у Ксении.

Даже слепой смог бы пусть не увидеть, но уловить ауру взаимной любви, исходящую от юноши и девушки.

— Ты как нашёл меня, папа?! — удивлённо спросил он юношеским, прорезающимся, ещё не устоявшимся баском.

— Мать сказала.

— А-а! Я и забыл, что говорил ей как-то.

— Ты почему ушёл? Почему с нами не посоветовался?